Мы жили в клетке, там, почти на самом пике холма Кротова. Наш город был открыт всем ветрам. Наш дом был семечком на раскрытой ладони холма и одновременно был жертвой богу огня у края скалы над жерлом потухшего вулкана. Мы жили взаперти, дышали холодным воздухом моря. И не было никакой свободы в том, что мы каждое утро продолжали выполнять свои рутинные дела. Пахло водорослями и гнилой рыбой. Так пахли все наши мужчины. Наш город был чумазым. Он был измазан углём и матерными словами. Он трескался как старая штукатурка. Он играл со своим хвостом как глупый маленький тигр. Японцы проплывали на калошах мимо нашего порта и бросали нам свои шляпы. Я не могу выдумать ни одного слова в оправдание своему тунеядству там. Я любила пересекать улицы. Твёрдым уверенным шагом наискосок. В целом, это было всё, чем я занималась. Всё, что имело толк. С большей долей вероятности я бы назвала наш город туманным преддверием рая. Того рая, который мы, жители, заслуживаем. Мой город со смешным названием Турупск не мог бы долго притворяться хоть мало мальски приличным, если бы не навязчивая идея наших властей замолчать, задавить любые разговоры о его проблемах. Так и сегодня (взгляните вперёд!) разворачивается трагикомедия, цирковое шоу! В старом советском доме культуры в зале с коричневыми шторами и облупленными стенами начинается спектакль. Будет присутствовать мэр нашего города. Это её идея собрать всех нас — покорных жителей- на гладиаторские бои. Дремотно жужжат старые грязно-жёлтые лампы. Нещадно греют батареи, выкрашенные в цвет фекалий. Наш город бредёт по зимней тёмной дороге как пьяный идиот. Туман скопился в пустошах между холмами. Мы были Айнами. Решительными крепкими Айнами, пришедшими на Итуруп из низовий Амура через остров Хоккайдо, который когда-то был полуостровом.
Наше море серого цвета. Оно плещется так уныло, так неспешно словно утренняя муть лужи, которую большинство людей стараются перешагнуть. Слышно, как снаружи, надрываясь, сигналят машины. Гул аплодисментов походит на шум прибоя. Один за другим на сцену выходят молодые ребята, школьники и студенты, и пытаются развеселить зрителей своими абсурдными идеями в этот страшный декабрьский вечер. Прекрасно было бы сейчас сидеть в тесной кухне, слушая дрожь холодильника, и есть подаваемые маминой рукой горячие оладьи. Вдыхать запах газовой плиты и смотреть, как в темнеющем пространстве за окном отдаляются от нас по морю крошечные огни отцовского парома, режущего лёд. Он выходит в плаванье два раза в неделю. Командует перевозкой вагонов с углём, автомобилей и просто пассажиров на аварийном корабле. Этот корабль когда-то был жемчужиной флотилии, гордостью курортной индустрии. Там был бассейн с горками, несколько ресторанов и широкие холлы. Но потом он потерял спрос, с него спилили все палубы, сделали его плоским как баржа. Лишь капитанская башня возвышается на нём как одинокое покосившееся дерево в поле. Молочный снег кружится сейчас вокруг отца, стоящего у перил над водой и вдыхающего мягкий тёплый пар из деревянной трубки. Мы могли бы сидеть сейчас на кухне и, молясь в молчании, ожидать его возвращения. Но нас всех созвали на совет, выгнали из домов. Мы толпимся в жарком зале, слушая бредовые идеи о спасении города от пьянства. Раз за разом раздаются слабые аплодисменты. Никто не обращает внимания на происходящее, думая только свои безрадостные мысли, нетерпеливо ожидая конца всего.
Но пока наши головы были заняты насущными делами нашей земной жизни: неоплаченными счетами, справками о болезнях, кредитами на автомобили и прочими, в той сфере, что кажется нам мистической и ирреальной, зрел замысел, высший замысел. И из небольшого неприметного угла за старым архивом УВД турупского областного центра вылез на устланную льдом улицу худощавый человек в ярко-синем пальто. Он был высоким, но весь будто пытался сжаться, уменьшится, утаиться. В руке он нёс продолговатый предмет, похожий на чехол для скрипичного смычка. Его взгляд блуждал по предметам и людям вокруг него очень быстро и невнимательно. Ему как будто бы не было дела до чего-либо кроме его собственных мыслей. Человек этот быстрым шагом дошёл до дома культуры, приоткрыл дверь и бесшумно юркнул внутрь. Он вошёл как раз в тот момент, когда несколько пышно разодетых девиц заканчивали свой псевдо-древний греческий танец. Смысл этого действия вряд ли был понятен кому-либо из присутствующих, но возражений быть не могло. Молодой человек не стал садится, а прошёл между рядами прямиком к сцене. Я сидела, прижавшись головой к спинке переднего кресла и не сразу заметила, что начало происходить далее. Человек поднялся по ступеням на сцену, развернулся к зрителям и помахал рукой звуковику, чтобы тот выключил музыку. Наступила тишина, только ветер снаружи не утихал. Пришедший учтиво и наигранно поклонился публике, а затем произнёс:
— Здравствуйте!- он отступил на шаг и поднял голову, словно обомлев от удовольствия.
— Я пришёл, чтобы помочь вам!
Тишина прервалась несколькими смешками.
— О, позвольте мне объяснить! Я спасу ваш город! Я сделаю вас наитрезвейшими! Я прославлю и обогащу вас! За это я попрошу у вас лишь малость — подарить мне один из ваших аварийных паромов.
— Это, конечно, многовато, но мы готовы и на это! — мэр поднялась со своего кресла и показала два больших пальца,- ну же, расскажите мне ваш план!
— План предельно прост! Я уплыву на аварийном пароме и заберу с собой весь алкоголь, что есть на острове!
— Какой невероятно дерзкий план!- воскликнула мэр, но про себя подумала: «Как прекрасно будет устроить всё так, чтобы он ушёл на дно вместе с этим алкоголем!»
Молодой человек снова раскланялся и вышел. Весь оставшийся вечер он бродил по холмам и кидал камушки вниз к морю. Я видела из окна, как он сидел на крыльце дома напротив и смотрел на огни порта и удаляющиеся светлые пятна отцовского корабля. Он никак не мог знать о том, что я неотрывно следила за ним. А я ведь знала всё, что происходило в городе. Я была не просто жительницей или гражданкой этой местности, я была воплощённой горечью этих холмов, безнадёгой всех живущих и умерших жителей Турупска. Оттого я была сведущей. Оттого я жила на холме Кротова, и оттого я избежала печальной участи всех турупских детей.
В утро того дня, когда паром со спиртными напитками ушёл на дно Тихого океана, я проснулась в сухой траве на холме и вспомнила о том, что наступило католическое Рождество. Блики солнца играли в волнах далеко на горизонте, но само небо было облачным. Я медленно встала и выпрямилась. Я подняла руки к солнцу и увидела в небе летящую связку воздушных змеев. Они плыли по воздуху медленно, как дирижабли, их бумажные хвосты мотались по ветру, они были похожи на лёгкую разноцветную мозаику. И они заворожили меня! Я устремилась вслед за ними, спотыкаясь о грязевые комья и скользя по сжатым пластам снега. Я сбежала с холма, расталкивая школьников, спешивших на занятия, и, добежав до края пирса в порту, заметила торчащий из водной глади айсберг. Нет, то был не айсберг! Это был нос тонущего корабля — аварийного парома! Он замер в ледяной воде далеко от пирса, но он был таким огромным, что казался близким. Океан выпивал жизнь из его обширного внутреннего пространства, забирая по одной каждую бутылку спирта.
Всё закончилось. Спасён был остров Итуруп. Как внезапно заглохший мотор автомобиля затих наш маленький жалкий город. Пошёл снег. Отец вернулся с моря. Мы сели за стол в крохотном сияющем кубе кухни на холме Кротова и молча уставились в пустые блюда. Концы длинной отцовской бороды замёрзли, и теперь таяли, декабрь не щадил. Ночь наползала на наш домик с горы Тишайшей медленно, как извивающаяся змея. Она окружила, окольцевала нас и готова была задушить силой своего тёмного тела. А мы сидели в тепле и были заняты мыслями о своих бедах и не слышали, как начали бесшумно распахиваться двери, как медленно и тихо вылезали из своих уютных комнат маленькие дети, дошкольники и подростки.
— И всё же, — обратилась я к матери и отцу, — мэр поступила опрометчиво. Кто знает, чем это аукнется нашему городу и жителям…
Воздух обрёл плотность, забурлил и вскипел, выжав из себя пену ярости. Мы услышали, как заревели моторы лодок и как корабли с шумом оттолкнулись от причалов. Я вскочила со своего места и бросилась к окну. Тысячи детей в своих нежных пижамах бежали по снегу к берегу моря, чтобы уйти в него безвозвратно. Как много мы потеряли, и сколько ещё потеряем! Море наполнилось огнями, удаляющимся островками света. Мать подошла и обняла меня, положив голову мне на плечо, чтобы я знала, что осталась единственным ребёнком на острове. На спасённом от пьянства острове Итуруп.