Я давно приметила этот кабинет по одиноко светящимся окнам и когда наконец попала внутрь, помещение показалось мне чем-то средним между провинциальным музеем и заброшенным складом. Ждать хозяина пришлось довольно долго, но преисполненная решимости, я прочно села, врастая в наименее запыленный из стульев. Когда-то они были черными с сиденьем и спинкой, затянутыми плотной тканью, но теперь посерели, все, кроме одного, на котором видимо еще сиживали случайные посетители. На стул мне указала, не отрывая взгляда от огромного монитора, девушка неопределенного возраста в очках и вязаном разноцветном свитере. Лицо ее было скрыто под воротом в резинку почти до самых очков. Извините, она шмыгнула носом, болею. Сергей Витальевич скоро будет, присядьте.
Хотя с моего места обзор был не лучшим, взгляд сразу уперся в огромный постер в рамке на стене с девизом фирмы и каким-то длинным стихотворением. Каждая строчка его начиналась с буквицы и рядом были налеплены кругляшки фото, как прообразы аватарок. Видимо, то были сотрудники с именами (или фамилиями?), начинавшимися на ту же букву. Всего там было 36 строчек (я подсчитала) и столько же фотографий. Текст был неразличим, шрифт мелковат для моих глаз, да и стекло давно никто не протирал.
Девушка заметила мое внимание к постеру и кашлянула. Это к юбилею фирмы делали, сказала она сипло, какой-то год? Ой-ёй. Почти 15 лет назад. Тогда мы занимали весь этаж, добавила она и повела рукой над столом.
Меня от девушки отделял стеллаж, заваленный стопками брошюр, листовок, каких-то карточек, кое-где были прилеплены бумажки с примечаниями «2х1000 допеч», «Света заберет 2/11», «накладные у Палны» и «Чиж. не отдавать!» Я расстегнула пальто, попыталась устроиться удобнее, телефон был на последнем издыхании заряда и заняться было решительно нечем, кроме как представлять себе эту Палну – мне она виделась теткой средних лет с вытянутым лицом и седыми корнями волос, а еще загадочного Чиж. – афериста с располагающей улыбкой, быстрыми движениями и почему-то в твидовой кепке.
Потом девушка ушла, предупредив, что может задержаться, я оказалась одна и могла бы без стеснения походить по кабинету, хотя там было не так много места чтобы прямо вот ходить, но между коробками все же имелись проходы, но я почему-то осталась сидеть на своем стуле (кстати, достаточно удобном), только повернулась, чтобы видеть стойку с открытками разных лет. Обращала на себя внимание одна из них с репродукцией старой фотографии, видимо начала прошлого века. Несколько бородатых мужчин в картузах сидели на крыльце дома и хмуро смотрели в камеру. Сверху было написано: приезжайте до нас! Я сняла со стойки открытку. Слегка пожелтевшая бумага делала картинку со снимком в сепии более настоящей, как говорится «трушной». А по-русски? Правдоподобной, точно. Мужики в картузах будто взаправду приглашали зайти в свой дом, ну а там не обессудь, матушка. Я развернула картонку. Поперек странички шел народный орнамент. «Приглашение в гости» было тоже написано на диалекте и выведено стилизованным под письмо от руки шрифтом. Внизу надпись повторялась на языке соседей. Ага, понятненько. Сочетание желтоватой бумаги и сдержанно темно-красного, почти винного цвета букв смотрелось вполне законопослушно и даже симпатично. Но по всему видно, что напечатана открытка была явно до введения первых новых запретов.
Я вообще-то не терпела всю эту старину, балалаечно-гусельные национальные мотивы, присказки на диалекте, в свое время недрогнувшей рукой вычеркивала материалы с народническим душком с первых полос интернет-издания, где трудилась еще в эпоху всемирного доступа (сколько прошло с тех пор – пять? шесть лет?), но эта карточка чем-то зацепила. Я положила ее перед собой под неверный свет старомодных потолочных светильников и всмотрелась в картон. На первый взгляд персонажи казались все одного возраста, мужики как мужики с косматыми бородами, но на самом деле были очень разными – один явно старший из всех, по возрасту и положению — была какая-то основательность в его взгляде и позе. Он сидел уверенно и прямо, в своем праве, скорее всего, у своего дома и смотрел прямо на фотографа. Двое справа намного моложе остальных, почти дети, и у одного не борода, а какой-то платок на шее. В былые года я бы прогнала картинку через специальное приложение и в долю секунды нашла бы фотографа и год съемки, а сейчас заинтересованному наблюдателю оставалось только смотреть и гадать – что за деревня, кем друг другу приходятся эти люди, по какому поводу расселись в рядок перед фотографическим аппаратом.
Рассматриваете карточки? Хозяин кабинета бесшумно появился в дверях. Вид Сергей Витальевич имел такой же архаичный, как и его картинки. Вельветовый пиджак, бородка – не узенькая модная, а широкая и короткая – так могли бы выглядеть модели с его открытки после посещения советской парикмахерской. Проходя мимо столика с посудой, он щелкнул электрическим чайником, уселся в кресло и проделал серию явно годами отработанных движений: достал пачку сигарет, взглядом спросил разрешения и после моего кивка включил кондиционер, висевший над столом. При определенной настройке дым не успевает долететь до пожарного извещателя, объяснил он, закуривая. Пришлось немало потрудиться, чтобы выставить параметры, но работает безупречно. Хотите чаю? Есть старые запасы, еще из китайских посылок – остатки былой роскоши. Я прикинула, что за полтора года – примерно столько прошло с запрета посылок – с хорошим чаем ничего не станет, и опять кивнула. Чай так чай.
К чаю нашлась пастила и карамельки.
Кто-то еще производит такие сладости, подумала я, разворачивая серую обертку. А кто-то продает. На бумажке было написано «карамель диетическая», оксиморон. После того как года четыре назад правительство ввело запрет на сахаросодержащие товары, долгое время не продавалось вообще ничего сладкого, ни выпечки, ни шоколада, потом экологические и диетические конфеты потихоньку стали появляться то тут, то там, что называется «из-под полы». Сначала с нарушителями боролись, потом то ли устали, то ли решили дать обедневшему народу немного подзаработать – оставили в покое до поры до времени. Вот кустари и пробавлялись, делали небольшие партии под маркой пробных – изучение покупательского спроса. Изредка на прилавках, особенно на рынках, попадался импорт с Востока или Запада, явная контрабанда. Я однажды даже в порыве ностальгии купила кулечек слипшихся, отчаянно сладких ирисок. Как я умудрялась их есть в детстве пачками?
Сейчас уже с трудом можно припомнить ту жизнь, что текла до событий, думала я, наблюдая, как Сергей Витальевич выплескивает старую заварку из чайника в маленькую раковину, вмонтированную внутрь шкафчика. Он ополоснул чайник кипятком, совсем как делала моя бабушка. Бабушка еще любила приговаривать «чего чай пустой пьешь?» и подсовывать мне то сдобную булочку, то мармеладку. Мармелад вообще полезен, говорила она и смотрела со значением на родителей. Могла ли представить себе моя бабушка, что шоколад и мармелад запретят законодательно в течение месяца после того, как у главы государства обнаружится диабет в серьезной стадии. Бабушки не стало за год до новых правил. Она не застала ни карантин, ни революцию, ни народное правительство. Может, и к лучшему. Бабушка никогда не отличалась лояльностью к действующей власти.
Хозяин кабинета уже пододвигал ко мне чашку со слаборазличимой картинкой. Что-то оппозиционное, как я поняла по цветовой гамме. Вопросительно подняла бровь, а Сергей Витальевич махнул рукой: осталась со старых времен. Не боитесь? Он еще раз отмахнулся: кому есть дело до развалившегося бизнеса. Не скажите, я отпила из запрещенной чашки – чай казался вкуснее от радостного предчувствия в груди – ваш хоть теплится. Да, мы в здании остались, пожалуй, единственные «из бывших».
У меня когда-то знакомый работал тут на седьмом этаже, у них был крупный сервис по ремонту компьютеров и прочей сложной техники. Они сдались одними из последних, год назад съехали. Друг рассказывал, что на их этаже еще какое-то время работала кофейня. Ну как работала? По утрам приходил туда задумчивый бариста. Несколько дней они носили мимо него вещи, а он знай натирал чашки белоснежным полотенцем. Ритуально пили у него кофе утром и в конце дня, а в последний приход, после того как уже убрали мусор и вырвали провода из стен, хотели на посошок выпить по чашечке флет-уайта, но уже не было ни его, ни чашек, ни полотенца, только сверкала кофе-машина. В тот день было солнце, редкое явление для холодного полугодия, вспоминал знакомый, а теперь и я вдруг задумалась об этой несущественной, казалось бы, детали.
В текущем полугодии я уж и не припомню, когда видела солнце. Дней сорок подряд так точно темнота и серость.
Понравилась наша открытка? – спросил Сергей Витальевич, а я и забыла про нее, так глубоко ушла в свои мысли. – Сейчас найду другие. Они не столь безобидны, вот и припрятал, но вам показать могу. Чувствую, вы – наш человек.
Ну вот оно. Я почувствовала легкость, подъем, меня уже распирал восторг и я с трудом, но сдерживала ликование, потому что пока не время.
Наш человек. Еще как ваш. Я – ваша совесть и смерть. Я вас, контриков, вижу насквозь и ненавижу еще с тех времен, когда работала на телевидении. Вот уж отвела душу, когда новости читала на первом канале. Сколько мне тогда гадостей писали в соцсетях, страшно вспомнить. И сукой и тварью обзывали, и смерти желали в страшных мучениях, и всяческие предположения относительно моей сексуальной жизни высказывали. Хорошо, лавочка со всемирным доступом скоро прикрылась и эти оголтелые контрики свои пасти тоже прикрыли. Слава богам, лицензирование сильно ограничило количество людей в интернете и соцсети умерли за ненадобностью. А то, как вспомню, что пришлось менять номер телефона трижды за год, так вздрогну. Вот о чем я подумала, но вслух не сказала, надо подождать, посмотреть, что там за картинки у товарища.
Ага, вот и карточки, уже раскладывает веером на столе передо мной. Ну что ж, цвета самые что ни на есть запретные – надписи и орнаменты красным, как положено, ярконьким таким, а бумажка беленькая, плотная. Хорошего качества, дорогая бумажка. Русским языком, понятное дело, брезговали, зачем же. Ох помню, как мы с бригадой такие картиночки, правда, новейшей тематики реквизировали у одних несогласных, там котики с виду миленькие под флагами ходили и лозунги всякие мерзопакостные, язык коверковавшие, были написаны. Тогда до трех не считали, на заднем дворе и спалили все стопки подчистую. Эх, не попались мне в те времена… Тут не котики, тут все та же посконно-сермяжная история. Девушки в псевдонародных костюмах за ткацкими что ли станками, ребятишки в рубашонках, ладошки у глаз.
Подлинные фотографии, спросила я, переворачивая открытки. Что я там надеялась увидеть? Имя и фамилию фотографа? Там были только надписи типа – «бывайте здоровы», «гость в дом – Бог в дом» или «с Рождеством». Там, где про Рождество, на картинке была явная зима, старинных лет, со сугробами, и мальчишка в тулупе на саночках, а в руке у него морковка – на фото раскрашена только она и само собой красная.
Да, представьте себе. С фотографиями вышла интересная история – у нас работала девушка, так вот это карточки из архива ее бабушки. Бабушка умерла, а внучка, то есть дизайнер наша, разбирала после нее альбомы и вот… Мне неинтересно было слушать про мертвую бабушку и девушку дизайнера. Знала я таких девушек – юбка до пят, цветная прядь, рюкзачок, массивное украшение: серебро и кожа. Такая у моего первого мужа была любовь всей жизни, звали ее Вета. То ли Света, то ли Иветта, я ее называла С-приветта. Прямо перед событиями уехала она в соседнюю страну, не вынесла тонкая ея душа напряженной ситуации на родине. И он хотел за ней, да не успел, закрыли шлагбаум. Он тогда подался к северному морю, в единственное место, куда еще пускали, там и остался. А Вета эта время от времени присылала ему на почту черно-белые фотографии. Пока доступ не ограничили, я иногда в старом айпаде его почту проверяла, а потом и смысла не было – ничего не приходило, только внутренняя государственная рассылка – налоговые извещения, коммуникаты, запросы.
Сергей же Витальевич, непростой как оказалось товарищ, все рассказывал и рассказывал – про то, как решили сделать открытки из фотографий, как узнавали истории, с ними связанные. И была даже намечена выставка, литературно-художественная – ей-Богу, он так и сказал. Куратор подготовила тексты, фотографии проецировались на белые стены галереи. Может, вы слышали, была такая галерея – он назвал букву – я слышала конечно, у них было два учредителя с именами на эту букву, сейчас гниют в местах не столь, а галерейка их — знатный рассадник хипстеров и богемных якобы граждан, не чуждых что называется прекрасного – давно закрыта. Что тебе в них, спрашивала я Славика, когда он пропадал в подобных «храмах искусств» и барах при них, где разнообразные, но похожие между собой Веточки пили дорогое вино и разглагольствовали об искусстве и судьбах родины, размахивая руками с тонкими сигаретами. Это же шлак, мусор, отбросы общества, люди, которые не производят никаких ценностей – ни материальных, ни духовных! В те дни я еще кипятилась, доказывала что-то, а Славик кротко улыбался, застегивая свой обдрипанный рюкзачок – туда же! – мне просто интересно, так говорил он и уходил надолго, иногда возвращаясь через день или два. Я именно тогда пошла на телевидение, раз предложили, потому что работа была вахтенная и не надо было сидеть дома и ждать, придет – не придет.
И вот представляете, прямо накануне выставки уже все это происходило, но мы же не верили тогда, не могли себе представить, что все вот так вот – надолго и всерьез, сказал Сергей Витальевич, и я вынырнула из своего лоскутного одеяла – Славик, Вета, съемки передачи, смс-ки и ожидание ответа, ночные поездки по городу на такси, а потом когда ввели комендантский час, нас сначала развозили микроавтобусы телестудии, а там уже и отпала надобностью в ночных съемках и эфирах. Да, сказала я, вставая. Мы не могли представить. А вы, собственно, по какому вопросу, вдруг опомнился хозяин кабинета. Да так, я уже всовывалась внезапно замерзшими руками в рукава пальто. Я на самом деле ошиблась дверью. Это же не ….. — и я назвала фирму своего приятеля. Нет, они, кажется, сидели где-то повыше. Ну вот. Я решила, что точно не время представляться и предъявлять свое удостоверение. Надо бы передать адрес на контроль. Пусть понаблюдают. Ниточки должны потянуться, чую нутром.
Спасибо за чай и запрещенку, сказала я уже в дверях. Сергей Витальевич хмыкнул весело в свою бородку. Запрещенку говорите? Ну чтобы уж потянуло на приличный срок, давайте я вам еще открыток подарю, хотите? Конечно! Я протянула руку.
Хотела выбросить эти гадостные карточки в ближайшую урну, но сдержалась – пригодятся ребятам, приложат к отчету. Еще успеется – выбросим, порвем, сожжем. Все выбросим, все порвем, все сожжем. И я зашагала к трамвайной остановке.