А оловянный солдатик стаял в комочек,
и наутро горничная, выгребая золу,
нашла вместо солдатика оловянное сердечко.
А от танцовщицы осталась одна только блестка,
и была она обгорелая и черная, словно уголь.
Г. Х. Андерсен. Стойкий оловянный солдатик
Иванов окончил институт и распределился на секретный пороховой завод в Сибири. Ему всегда нравилась химия, ещё ребёнком любил он опасные опыты, и полученная в институте специальность полностью устраивала. Однако время наступило такое, что инженер на государственном предприятии не мог заработать даже на еду. Уже и школьники понимали, что в худшем случае нужно быть экономистами и юристами. А лучше пойти в бизнес: поле деятельности широкое. В новой России, казалось, открываются безграничные возможности. Иванов же был заторможенный.
Работа началась осенью. В небольшом городке, куда поезд идёт три дня, не было никаких предприятий, кроме порохового завода, на нём и работали почти все жители. Зарплаты в былые времена выплачивали хорошие, новые государственные квартиры молодым семьям давали быстро. Единственное, заняться в свободное от работы время в маленьком городке было нечем. За городом, если миновать ограждение из колючей проволоки и контрольно-пропускной пункт, можно собирать ягоды и грибы в тайге, ловить рыбу в озере. Ещё можно было поехать в театр в соседний большой город, но он за двести километров. Раз в году, получив отпуск, горожане ездили на месяц на море, в Крым или на Кавказ, там могли себе позволить потратить большую зарплату.
В новое время выдачу денег задерживали. Да и в магазинах почти ничего не было. Работа на пороховом заводе постепенно теряла смысл. Люди меняли занятия на современные. Но торговлей на местном рынке особо не заработаешь, все доступные металлы были сданы в металлолом, поэтому молодежь, да и люди постарше бросали никчёмную работу и уезжали в крупные города искать счастья. В стране происходило разоружение, ракеты, начинённые твёрдым ракетным топливом – основным продуктом, который выпускал местный завод – теперь распиливали и сжигали. Хотя огромная машина плановой экономики, даже разваливаясь на ходу, продолжала работать. Какую-то военную продукцию всё-таки выпускали, но уже на следующий день уничтожали. Что поделаешь, так положено.
Со временем Иванов узнал, что распределились после получения диплома в тот год только двое – он, да выпускник музыкального училища, аккордеонист. Но музыкант вернулся к себе домой с надеждой на подработку, играть на свадьбах и похоронах. Преподавать в местной музыкальной школе, куда он стремился, его не взяли, учеников почти не было.
В просторном заводском общежитии молодых специалистов практически не осталось. Но квартиры были заняты все, кем – не очень понятно, в стране происходили новые перемещения населения. К общежитию Иванову было не привыкать, в московском институте он пять лет жил в комнате с соседями. Однако, во время учёбы казалось, что стоит только закончить учебу, получить диплом, как начнётся новая прекрасная жизнь, поэтому трудности считали временными и их почти не замечали. Взрослая жизнь наступила, но представлялась раньше она немного по-другому.
Местное общежитие было квартирного типа, со всеми удобствами, построенное тридцать лет назад специально для инженерно-технических работников. В квартире, куда подселили Иванова, жили ещё два инженера – итого три человека на две жилые комнаты. Соседи были старше.
Один из них считался очень удачным вариантом, потому что его никогда в квартире не бывало. Он всё время находился в командировках на полигонах. Первые десять лет своей рабочей деятельности испытывал военную продукцию, а через какое-то время точно так же начал её уничтожать – работа имелась всегда, независимо от государственной политики, командировочные платили хорошие.
Второй сосед выпивал. Поэтому ему не давали своего жилища даже в лучшие времена, хотя работник он был хороший. Кроме того, однажды он написал в комитет комсомола предприятия, что поселил у себя в комнате инопланетянина, и поэтому необходимо расширение жилплощади. К этому отнеслись настороженно.
Молодой специалист сначала даже стал его собеседником и собутыльником, но быстро устал и поссорился навсегда, хотя был человеком мягким и уступчивым. По вечерам после работы в общежитие возвращаться совсем не хотелось.
Ещё и поэтому зимой Иванов поселился у бухгалтера Марины, женщины средних лет, разведённой, без детей. Но квартира у неё была. Что говорить, без женщины нехорошо, и опять же необходимо регулярное кормление. У молодого специалиста иногда болел желудок, а при таком заболевании нужна здоровая горячая пища. Марина была женщина страстная, поэтическая, в порыве страсти выкрикивала: «О, давайте сгорим!» По вечерам уютно жгла хозяйственные свечи, читала стихотворения, однако Иванов предпочитал мрачную прозу, да и вообще любил посидеть в тишине. Поэтому периодически возвращался в общежитие к выпивающему соседу.
В штатное расписание Иванова записали инженером на участок производства смесевого твёрдого ракетного топлива. Это была основная специальность по диплому; считай, повезло. Теперь он отвечал за перемешивание компонентов.
В цеху стояло несколько устройств и механизмов, такие применяются в различных химических производствах. Больше всего молодой специалист любил планетарные мешалки, они крутились вокруг своих осей и ещё вокруг оси общей, чем были похожи на маленькую Солнечную систему. Иванов, глядя на них, медитировал, размышляя о сложном мироустройстве и о женщинах.
На его участке со всякими предосторожностями перемешивали порошкообразные и вязкие компоненты, которые со временем образовывали упругую серебристую массу. Серебристую, потому что добавляли порошок алюминия. Перемешивание опасного ракетного топлива происходило в закрытом пространстве, но иногда через отверстия было видно напряжённую массу. Возникали ассоциации с живой плотью. Когда хочется потрогать, но это смертельно опасно. Серебристая масса коварна, как коварна любая взрывчатая смесь. Любая случайная искра поджигает порох. Но искра могла поджечь и взрывоопасную пыль, которая оседала кругом, пропитывала мешковину и доски, оседала на стенах и потолке. Между цехами курсировала телега, запряжённая лошадью. При таком транспортировании исключено образование искр, которые могут посыпаться от электрокара или погрузчика. Копыта лошади не подкованы, но забраны в специальные валенки.
В бригаде работали четыре женщины. Раньше в цеху их было намного больше: огромные объёмы серебристой массы требовались для наполнения ракет, маленьких, средних и гигантских, они в большом количестве тайно располагались в лесах и пустынях Советского Союза. Разнообразные ракеты предполагаемого противника так же плотно заполняли противолежащие территории. Теперь на производстве оставались в основном работницы пенсионного возраста. Женщины среднего возраста торговали на рынках соседних городов, ездили за товаром в Польшу, Турцию и Китай. Молодое поколение тоже не собиралось бесплатно работать во вредных цехах.
Порох взрывается от любой искры. А искра образуется, например, при трении о шёлк. Или об искусственный шёлк. Да и вообще при трении о любую искусственную ткань. Чтобы избежать образования искр, на пороховом производстве можно находиться только в хлопчатобумажной одежде. А в обуви не должно быть железных гвоздей и подковок. Только медные или латунные. Или лучше ходить в валенках. Из грубого хлопчатобумажного материала не сошьешь красивую одежду. А женщины всегда хотят быть красивыми. Инспектор по технике безопасности может прочитать вслух инструкцию, заставить расписаться в ней, но он не в состоянии уследить за тем, что у работниц под грубой спецодеждой. Когда под твоим началом женский коллектив – жди проблем.
Ко всему прочему, в переходное время заказчики отказывались от продукции, и её оставляли в цехах. Как избавишься от взрывоопасных болванок, не на городскую свалку же свозить. Единственная искра могла вызвать взрыв, от которого здание просто испепелится.
Под спецодеждой на химическом производстве человека не различишь. Тем более, когда на лице надет респиратор. Иванов был экипирован, как все, и по возможности отчуждён от среды цеха. Он не сразу разглядел Ирму, которая передвигалась по цеху серым пыльным клубком, как все остальные работницы, как сам Иванов. Ирма вот уже два раза проваливала вступительные экзамены в столичный институт и каждый раз возвращалась домой в городок, работала в цеху, получала стаж, так было нужно для будущей учёбы. Родителей она терпела. И вообще, хотела походить на прабабушку, которая когда-то трудилась среди легендарных организаторов порохового производства, ковала оборонный щит страны и исчезла при невыясненных обстоятельствах.
Ближе к весне Иванов, наконец, разглядел девушку и, конечно же, влюбился. Старался держаться в цеху поближе к ней, при каждом удобном случае притронуться своей серой спецодеждой к её спецодежде. Фантазировал, какая она там, внутри хлопчатобумажного пыльного кокона. Лежа в постели с бухгалтером Мариной, часто представлял, что рядом Ирма. Когда любишь, знаешь, насколько плотно и горячо тело любимой. Даже на расстоянии.
Ирма была юная и дерзкая, ей нравилось дразнить Иванова, как только выдавалась возможность. В цеху всегда шумно, там всё равно не услышишь язвительных шуток. По дороге с работы насмешливо говорила:
– Ах, вон твоя бухгалтерша, красивая, иди к ней. Им-то можно носить на работу тонкое. Мы же, уродины, в толстых ватных трусах, поэтому на нас никто не обращает внимания. До свидания.
Но он теперь всегда обращал на неё внимание, не мог оторвать взгляд, думал о ней. Во время обеденного перерыва попытался обнять ее, она вырвалась и засмеялась.
– Ну-ну, а как же ваша бухгалтерша, господин инженер.
Потом уже не вырывалась. Несколько раз во время перерыва удавалось заключить девушку в объятия. Он гладил её, натыкался на хлопчатобумажную броню, но в этом было что-то особенное, извращённо будоражащее. Однажды она сказала: «Давай завтра вечером ко мне. Мои уезжают на неделю. Пойдём». На следующий день с утра она улыбалась, сказала ему: «У меня подарок». В обеденный перерыв поманила в раздевалку, где переодевались во всё хлопчатобумажное.
– Смотри, – она медленно распахнула грубое серое, под ним было кружевное красное. – Хочешь потрогать? Хотя, нет, не здесь, не в этой грязи. Вот, немного. Ну, хватит. Потерпи до вечера.
У него перехватило дыхание. Она вытолкнула его, он пошёл по коридору, на улицу. В природе бурлила весна. Остановился у стены. «Но, – подумал инженер, – это же искусственный материал». Острое кольнуло в сердце. «Это запрещено».
Иванов судорожно обернулся и тут же увидел, как ворота цеха мягко выдавливаются наружу и взлетают в воздух, за ними тянется огненная змея. Загрохотало. Земля затряслась. После этого уже ничего не помнил, оглушило, накрыло волной и обломками. Его тело нашли засыпанным мусором и почвой, но не глубоко. Голова была рассечена.
Очнулся инженер в больнице через несколько дней. В туалет добрался сам. Посмотрел в зеркало – голова седая, но он не помнил, было ли так раньше. Своё имя, конечно, помнил. На следующий день в больницу пришёл следователь, спрашивал, намекал, угрожал, но не сильно. «Это ваша вина, это очевидно. Рассказывайте. Чистосердечное признание облегчит». Но он ничего не помнил, правда, не помнил. Через две недели его перевели в какую-то камеру для заключённых, но одиночную. Ведь кто ещё может быть виноват во взрыве, только дежурный инженер.
Сразу после взрыва стало понятно, что в цеху и в соседних помещениях, которые тоже обрушились, должны находиться люди. И что при таком мощном взрыве обычно никто не выживает. Начались поиски. К концу первого дня выяснилось, что большая часть работающих ушла на обед пораньше. Что кто-то прогулял работу совсем, и это спасло. Через неделю, после обысков в отделе кадров поняли, что часть сотрудников работала на заводе фиктивно. Некоторые находились во время взрыва в других городах и странах. Следы большинства работников постепенно нашлись, похоже, они были живы.
Надеялись, что объявится и Ирма. О ней не особо беспокоились, даже родители, она и раньше исчезала на несколько месяцев, говорили, где-то катается автостопом. Через три недели на месте взрыва обнаружили сплавившийся комочек красного искусственного шёлка. Нет, по форме он не напоминал сердечко, которое дарят друг другу влюбленные.
Следственная комиссия найденному артефакту обрадовалось. Результатом расследования стал вывод о «халатном и преступном ношении сотрудниками синтетической одежды», а совсем не переполненные серебристыми брусками цеха и взрывоопасная пыль толстым слоем. Какие-то останки людей в разрушенных помещениях были найдены, но на экспертизу фрагменты тел не послали. Такое было время: из-за увольнения сотрудников и недостатка химикатов криминалистические лаборатории в основном закрылись, а те, что работали, были загружены – происходил передел собственности, погибали многие. Прокуратуре было не до нелепых несчастных случаев на ненужном производстве.
Память к Иванову вернулась, но не вся. Ровно через три года после начала работы, полностью отработав положенный для молодого специалиста срок, он уехал из городка, перед этим дав подписку о неразглашении государственной тайны.