Содержит нецензурную брань. 18+
В издательстве «Городец» в 2022 году вышел сборник повестей и рассказов Даниэля Орлова «Болван да Марья».
Все включённые в книгу произведения написаны в популярном сегодня жанре автофикшн. Повесть, давшая название книге, ранее нигде не публиковалась. Хочется признаться, что название настолько удачное, что я позавидовала. С одной стороны, вспоминается чуть ли не самое фольклорное название растения – иван-да-марья, что само по себе поэтично. Иванушка в русских сказках обычно дурачок. Так что замена Ивана на «болвана» выглядит логичной, а не искусственной. С другой стороны, читатель, ещё не открыв книгу, заинтригован, что же это за герой такой? Что за Иванушка нашего времени? Чем он плох Марье?
Структура повести довольна сложна. Хотя никто не запрещает читателю осилить весь текст за вечер и решить, что текст состоит из воспоминаний разных лет, расположенных хаотически. Они составляют примерно 99 % всего повествования. Воспоминания можно поделить на давние и недавние.
Итак, представьте, что я сейчас не критик, а человек с простым карандашом, задумавший начертить окружность от руки. Как всякий дилетант, я сомневаюсь, что окружность выйдет без изъяна, и поэтому не решаюсь коснуться бумаги, а веду карандашом по воздуху. В некоторый момент я всё-таки опускаю карандаш на бумагу и начинаю чертить по часовой стрелке. Но тут же останавливаюсь, подумав, не лучше ли чертить против часовой. Не отрывая карандаша от бумаги, я черчу в обратном направлении, но убеждаюсь, что так получается хуже. Тогда я прочерчиваю маленькую дугу по часовой стрелке и… останавливаюсь совсем.
Эта короткая дуга и есть сюжетообразующая ось. Её можно подписать «апрель 2019». От «апреля» идут многочисленные векторы воспоминаний в разные точки так и не нарисованного круга. В центре круга – главное воспоминание, о котором чуть позже. Точки воспоминаний соответствуют разным годам – от 1993 до 2018.
В тексте повести иногда указывается год, в котором произошло то или иное событие. Иногда время приблизительно можно определить по тому, где жил/работал главный герой. Иногда время совсем не имеет значения, и новое воспоминание начинается со слов «было дело» или «как-то». Так что всю повесть можно просмотреть, как калейдоскоп. Но мне для статьи понадобилось взять простой карандаш и… нет, конечно, не чертить круг, а выписать в хронологическом порядке, в каком году что произошло.
Если бы я не развернула этот старательно смотанный клубок, я бы не смогла увидеть, что одно из воспоминаний 2018 года имеет большее значение, чем остальные. Вот его и можно поставить в центр ещё не нарисованного круга. Из центра осталось прорисовать вектор к конечной точке апреля 2019 и далее довести карандашом окружность до места, откуда я начала чертить. И да, интересно, что получится, если начать читать повесть именно из центра круга и в него же в конце вернуться.
Посмотрим на героя поближе. В апреле 2019 ему примерно 50 лет, зовут его Денисом Михайловичем Беркутовым, имя это появляется на 116 странице (ближе к концу повести). До этой страницы героя называли либо Беркутовым (что читателю понятно, ведь фамилия автора — Орлов, а повесть в жанре автофикшн), либо Дембечкой (что читателю непонятно, но с 116 страницы ясно, что это ласкательное от ДМБ, а ДМБ – это ФИО героя).
Полноценного портрета героя нет, что объясняется особенностями жанра. Для кого и зачем герой будет себя описывать? Да и других героев он тоже не захотел изобразить в красках. Разве что про Марью сказано чуть больше, чем про других. (Но это – чуть больше, чем ничего.)
О герое же мы узнаём с первых страниц, что ему нравится, как он выглядел в новой заграничной одежде в витрине магазина, хотя к пятидесяти годам он несколько «забурел» (характеристика от Марьи).
Автофикшн для меня довольно странный жанр. Я написала, что герою не для кого себя описывать. А для кого он вообще вспоминает со всеми подробностями все эти двадцать шесть лет своей жизни? Вот и приходится автору обмолвиться, что Дембечка писатель.
Что же происходит с героем (я лучше буду звать его Беркутовым) в апреле 2019-го? Он находится в своей комнате в коммуналке на Горьковской, в Петербурге. У него разбит нос. Нос ему разбил его давний друг по прозвищу Бомбей. В среду к нему заходила бывшая жена – Вероника Сергеевна – и осталась на ночь (в четверг не торопилась уходить), объясняя, что дети у бабушки, а муж уехал в командировку. Непонятно, среда была до разбитого носа или после.
То, что один из детей как раз сын Беркутова, читатель узнаёт довольно быстро. (И то ещё для Беркутова большой вопрос, его ли это сын.) А то, что муж, уехавший в командировку, это и есть тот самый Бомбей, который разбил Беркутову нос, читатель узнает только ближе к концу повести. Сам Беркутов до апреля 2018 не догадывался, к кому ушла его жена. Автор хочет, чтобы и читатель оставался в неведении. Но чтобы совсем ничего не сказать по поводу уехавшего в командировку мужа… даже не намекнуть… это уж как-то сродни обману. Ведь нос разбит!
Вероника Сергеевна не имеет отношения к разбитому носу. В 2018 году умерла Марья. Беркутов не поехал на её похороны. Именно за это Бомбей тогда же пообещал разбить при встрече беркутовский нос. И разбил.
Когда в текст вторгается большое и давнишнее воспоминание, рождается химера, потому что стиль рассказчика (в этом случае Беркутова образца 2019 года) должен отличаться от стиля рассказчика в молодости (Беркутова образца какого-либо другого года). Но в повести «Болван да Марья» столько воспоминаний, что придумывать для каждого новый стиль абсурдно. Логично сделать рассказчиком именно Беркутова образца 2019. Смущает меня только одно – стиль речи пятидесятилетнего Беркутова. Конечно, есть такие мужчины, которые как были пятнадцатилетними, так ими и остались, но к пятидесяти они всё равно разговаривают иначе. Я даже могу точно сказать, какое слово я так и не смогла переварить – «кабзда». Я его слышала только в 80-х от подростков. Оно настолько по-детски вычурное, что, наткнувшись в тексте, забываешь, что у героя трагедия на трагедии. Стиль всех без исключения воспоминаний можно назвать пацанским.
Впрочем, в повести есть образец стиля Беркутова-писателя. Это поэтическо-геологические вставки, которые идут курсивом с самого начала повести. Это ещё один штрих к сложности структуры текста. В этих вставках Беркутов обращается к Кире.
«Вот ты из всего, что я тебе говорил про геологию, почему-то выбрала слово «четвертичка» и пользуешься им по собственному усмотрению. Как углядишь какую-нибудь кучу песка с камнями или слои глины, так она у тебя сразу четвертичка. Забавно, но почти всегда это действительно оказывается четвертичкой».
Имя Киры появляется буквально на первой странице повести: «Кира принесла мне лёд, завёрнутый в полотенце. Она тут здорово обжилась». Больше о ней в этой части текста ничего не говорится. Что за Кира такая? Почему Беркутов идёт к Марье, а приходит к Кире?
Второй раз Кира появляется именно в том эпизоде, который условно можно считать центром круга, по времени это апрель 2018. Кира – жиличка Марьи. Беркутов знакомится с ней, когда приходит навестить Марью, только что выписавшуюся из больницы после операции. Пройдёт ровно год, прежде чем Бомбей разобьёт Беркутову нос.
Таким образом, с первых страниц повести читатель получает Беркутова, находящегося в запутанных отношениях минимум с тремя женщинами. Эта неразборчивость в связях, видимо, должна быть главной характеристикой героя. Бомбей однажды говорит ему: «Беркутов, ты неисправим». Честно говоря, я так и не поняла, что находили в Дембечке все эти женщины. «Болван» отнюдь не дурачок. Но и мачо он тоже не выглядит, как ни старается упоминать марки сигарет или марки автомобилей. Или вот ещё четыре трупа. Да-да. Спойлерю немного. Но четыре трупа для автофикшн… мне кажется, это чересчур нескромно. Одним словом, Беркутов о себе не рассказал самое главное – что он за человек вообще. Одни понты. Исключение составляет воспоминание о ревности. Беркутов ревновал Марью к своему отцу. Это воспоминание о 1993-м годе будет одним из последних в повести. Только тогда и возникнет сочувствие, потому что наконец-то герой выглядит просто человеком, а не пацаном с пальцами веером.
И напоследок посмотрим повнимательнее на женщин. Название всё же заявляет некий конфликт между героем и Марьей. Кажется, что конфликт заключается именно в том, что Беркутов бесконфликтен, и болван он именно потому, что принимает женщин такими, какими они ему кажутся, и ничего не делает, чтобы узнать, какие они на самом деле. Отсюда и Кира, к которой его инстинктивно влечёт, потому что Кира доминирует в отношениях с первой встречи.
«…Вышла эта субтильная, посмотрела на меня.
– Сто баксов.
Она расстегнула блузку. При всей субтильности сиськи были что надо».
Кира из Харькова и учится в первом меде. Беркутов долго не может запомнить её имя и не сразу понимает, кто звонит, когда она по телефону взывает к его совести. Кира и есть совесть Беркутова. Поскольку вся поэзия и вся нежность обращены именно к ней, читателю остаётся догадываться, что у Беркутова с ней когда-нибудь случится роман. (Либо он этот роман сочиняет и записывает курсивом как уже случившийся.)
Теперь о Марье. Единственное, что о ней говорится, – она нравится всем и не может не нравиться.
«У Марьи был такой смешной голос. Словно ребёнка попросили громко позвать родителей. Марья звала. Приходили мы и оставались с ней кто на ночь, кто на месяц».
У всех по очереди с ней любовь, а за некоторых из друзей она собиралась замуж. Она на год моложе Беркутова и его друзей-одногодков.
Ни одного конфликта из-за Марьи между друзьями не было:
«Никто ни к кому не ревновал. Мы любили её без любви. Нет, мы её очень любили, но не так, чтобы жить всю жизнь или воспитывать общих детей. От Секи она сделала второй аборт. От Фолкнера третий. Бомбея она к себе не подпускала. У Марьи было двенадцать абортов. Помню, что эта цифра меня поразила, и я стыдливо решил, что Марья – всё-таки блядь».
Первый аборт был от Беркутова.
Кажется, сквозь показной цинизм я должна бы увидеть любовь. Но я вижу именно «любовь без любви», поэтому и смерть Марьи не кажется трагедией. Можно также пофантазировать, что нос разбит именно потому, что Марья любила Беркутова, и все, кроме Беркутова, это знали. В таком случае её любовь осталась за текстом. Любила бы – нашла бы способ это донести.
Если кому-нибудь кажется, что я ругаю повесть, потому что она мне не нравится, то это не так. Я читала с огромным интересом, хотя никто из героев мне не близок. Иногда нравится именно неблизкое.
О других произведениях я не буду говорить так подробно. Но и умолчать о них было бы неправильно. Жанр следующего произведения – «Офис-дзен» – поэма в прозе. Если стиль «Болвана да Марьи» я назвала бы пацанским, то к стилю «Офис-дзена» я бы подобрала эпитеты – поэтический, пафосный, циничный. Этот стиль прекрасно подходит для того, чтобы обрисовать сложную натуру философствующего топ-менеджера. Две главные темы его потока сознания – женщины и деньги. Подтверждение тому можно увидеть и в тексте: «…много того, что началось, когда мне было до тридцати, а закончилось, когда стало под сорок.
И кого это волнует? Никого. Потому лучше о бабле и бабах».
О бабах во время чтения складывается весьма интересный вывод. Их есть кому удовлетворять, но некому удовлетворить. Иногда о них написано едко, иногда смешно, иногда то и другое вместе. Романтизма и возвышенности в тексте искать не стоит.
«Им между двадцатью и двадцатью пятью. У них высшее образование и постоянная регистрация. У них санированная полость рта и неверие в служебные романы. У них начинающийся гастрит, но уверенность в том, что всё ещё впереди: всё, кроме смерти и целлюлита. У них красивая шея и планы на вечер. У них тонкая талия, но строгая мама».
Приведённая цитата свидетельствует о стилистической безупречности текста, содержащего удачные и многочисленные обобщения и наблюдения. Даниэль Орлов философичен и афористичен. Добавлю, что каждая часть поэмы начинается с тех же слов, которыми озаглавлена. Нехитрый, вроде, приём, но весьма эффектный. Каждую часть поэмы можно читать со сцены в качестве миниатюры. Сюжета как такового в поэме нет. Есть саркастичное описание жизни офиса. Рассказчик напоминает трутня, описывающего жизнь пчелиного улья, в котором живут неправильные пчёлы.
«Психологи в очередях подобны поднятым за шерсть овцам. Очередь для них – это последовательность побудительных мотивов, отнесённых к различным индивидуумам, организованная по временному принципу участия в процессе достижения. Это обидно». Про психологов моя любимая часть – «Психолог». Начинается так: «Психолог. В принципе, тут уже можно ставить точку…»
Рассказы занимают третью часть объёма книги. Они также написаны от первого лица, а многие названы женскими именами («Танька», «Любка», «Лизавета», «Дарья», «Варька»). Героини рассказов порой так напоминают Марью, что кажутся её бесконечными воплощениями.
«Из гостей Танька обычно уходила не одна. Кто-то вызывался её проводить, тискал в лифте, прижимался прокуренным свитером и читал из школьной программы Блока, а потом вскрикивал, закружившись в её безумной воронке. Иные сами начинали пить таблетки или сходили с ума и начинали писать стихи. Иные не помнили даже её имени. Однако, практически, все они считали потом Таньку блядью. Те же, кому было лет на двадцать больше, чем ей, мечтали на ней жениться. Но она ускользала от них в очередные гости, приготовив ужин и поцеловав на прощание, чтобы всё вновь завертелось, задрожало, закричало и задохнулось» («Танька»).
«…Любка не моя, не его, а своя собственная. Её же кто только не вожделел, а всё сама по себе, сама себя родившая, сама себя воспитавшая и сама себя живущая» («Любка»).
«…И тут с ней что-то такое произошло, что не могло произойти раньше. Словно кран на кухне, десятилетиями по каплям отмерявший время, вдруг потёк закрученной в спираль струйкой. В нашем полушарии вода всегда закручивается против часовой стрелки. Время в одну строну, а вода в другую. И что было делать с этой струйкой, ни сама Анечка, а уж тем более Витька не знали. Анечке вдруг очень сильно захотелось настоящей страсти. И страсти этой Анечке захотелось не с Витькой…» («Законы физики»).
Так читатель и ходит по кругу от одной Марьи до другой. Что общего у этих женщин? Они нравятся герою. Они нравятся всем мужчинам, что в свою очередь делает их ещё более привлекательными для героя. Я даже поинтересовалась у мужа, так ли это работает? Он полностью подтвердил, что именно так и никак иначе. Казалось бы, у этих женщин должно быть всё хорошо и даже прекрасно. Но замуж они почему-то либо вообще не выходят, либо выходят не за героя. Да герой и сам не готов так рискованно жениться. Этот собирательный образ Марьи – не что иное, как квинтэссенция либидо. И герой не готов испытать на себе все прелести законного брака с такой женщиной. Но я бы не сказала, что герой поэтому болван. Как раз болван бы женился не глядя.
И ещё одна повесть включена в сборник – «Что-то из детства». Повесть написана в лучших традициях произведений о детях, здесь есть и тонкий психологизм, и добрый юмор, и лирика, и всё самое светлое, что можно представить, говоря о детстве. Я приведу только один пример из текста – о дяде Аркаше из Петрозаводска, который стеснялся спрашивать дорогу.
«Наконец я устал и вызвался сам узнать дорогу, если уж дядя Аркаша стесняется. Дядя Аркаша согласился, но предупредил меня, что сейчас перейдёт проезжую часть, встанет у парапета и сделает вид, что он не со мной, иначе получится некрасиво. Я согласился. Разузнав путь к ближайшему метро, я тоже перешёл дорогу и встал подле своего спутника, во что-то пристально всматривающегося и шевелящего губами во внутреннем диалоге. Наконец проводив взглядом дохлую крысу, плывущую кверху лапками к Неве, дядя Аркаша глубокомысленно изрёк: «Худовата. Похоже, из летнего помёта»».
Хочу поблагодарить Даниэля Орлова за то удовольствие, которое я получила от чтения книги, где так мастерски закольцованы и сюжеты, и воспоминания, и само время.
«…Совершенно всё равно, происходило ли это вчера, в прошлом году, тридцать лет назад или происходит сейчас. Я что-то понял про время, но сразу не записал, а потому скоро забыл. Осталось только чувство, что меня обманули ещё в самом детстве. Впрочем, всех в детстве обманывают. Разве не так? Воспитание ребёнка сплошь состоит из обмана. Нельзя ему вот так просто сказать, что он умрёт» («Болван да Марья»).